Барский постельничий

Категория: По принуждению

Я провинился в 1-ый же денек собственной службы у барыни. Лицезрев ее в прекрасной прозрачной одежке с полуголой грудью, я разинул рот и выронил из рук бочонок. Грохот его падения так перепугал барыню, что она вскрикнула, и рассердившись за этот испуг, отдала приказ выпороть меня на конюшне.

Конюх Евлампий со смешками положил меня на козлы, связал под ними мои руки, так что я лежал, обняв их, и ожег меня розгами по нагому заду. Мне, естественно было больно, но обычно, потому что за различные провинности, тятенька бывало не раз уже парывал меня. Когда он успел разрисовать розгами мой нагой зад, в конюшню вошла барыня. Мне было постыдно, что она лицезреет мой нагой исполосованный розгами зад, а в особенности выставленный на обозрение срам, который, как это нередко бывает во время порки, пришел в возбужденное состояние и, подобно рогу быка, торчал меж ногами. Хоть она и барыня, но все таки дамского полу и мне постыдно перед нею.

Услышав ее полный удивления возглас, я на всякий случай, завсхлипывал. Барыня не мешкая отдала приказ Евлашке убираться из конюшни.

— А что Андрюшка, очень больно порет конюх? — спросила она, приближаясь ко мне.

Тихонько подвывая, чтобы не выпросить у нее еще розог, я жалостливо зашвыркал носом, демонстрируя, что порка для меня ой как не сладка.

— Как он тебя исполосовал свирепый.

По моему заду просто, как будто нежный ветерок, скользнули ее пальцы. Водя по розовым от розог узорам, они опустились ниже, щекоча волосы меж раскоряченных ног.

— Плохо, когда порют Андрей? — спросила она, водя пальцами по моей висячей меж ног мошне.

— Ох, плохо матушка! Еще как плохо, — жаль всхлипывая, ответствовал я. — Прости меня барыня-матушка, сплоховал. Вдругорядь, я буду осторожен.

Рука барыни задела моего оголенного срама, позже с силой стиснула его. Мой длиннющий, схожий на жеребячий член, торчащий под животиком рог, в ее пальцах отвердел.

— Скажи мне Андрюша, ты, наверняка, вовсю грешил с девками? — вкрадчиво спросила она, теребя его пальцами. 2-ая ее рука задела моего отвисающего мешочка.

— Н-нет, барыня-матушка. Тятенька мне строго-настрого отдал приказ, не трогать девок.

— Так ли это?! Что-то не верится. Девки-то, небось, сами вешались для тебя на шейку. Вон у тебя какой большой, орган как будто у жеребенка.

— Ох, матушка-барыня, прости, порочен. Было дело. Не сам я. Это они, соблазнили, бесстыдные.

— Так ли это? Кажется мне, что лжешь ты. Как это было? Расскажи. Даже если и соврал, так и быть, не страшись, за это наказывать не стану. Ничего не скрывай только. Если почувствую, что опять говоришь мне неправду, именно тогда могу приказать продолжить порку. Евлампий, находится недалеко. Потому что это было?

— Постыдно говорить-то матушка-барыня.

— Ну что все-таки, придется видно приказать Евлампию пороть тебя.

— Купался я на реке матушка-барыня.

— Как купался? — с живым энтузиазмом спросила она, продолжая тихонько теребить мой торчащий рог.

— Известное, дело, матушка-барыня. Как обычно ребята купаются, безо всего, без рубашки и порток, то ись. Как на свет народившись.

— Совсем оголенный? — с придыханием спросила она, крепче сжимая пальцами мой рог.

— Без порток матушка-барыня. Будто бы в бане был.

— И что все-таки, было с тобой?

— Вылез я из реки, продрог жутко и … возжелал … по нужде малой. Ну, забегаю за кустик, а там девки дворовые — Фенька с Палашкой на корточках посиживают, и на меня удивленно таращатся. Как неожиданно появился я, узрели меня, так от неожиданности на травку и сели. Ну и повалились от ужасу на спину, ноги задрались, а под рубашками у их ничего нет.

— Это мне понятно, что деревенские девки без панталон прогуливаются. Так что было далее? — спросила она как будто не замечая, как я корчусь на лавке.

От прикосновений ее ощупывающих мой рог пальцев мне было уж совершенно невмочь.

— Я прикрыл срам, а Палашка поманила меня пальцем. — Посмотри-ка, гласит, Андрюшенька, что у меня есть и подняла рубашку. Уволь барыня — матушка, постыдно дальше говорить. Бесстыдство одно…

Она прочно сжала мою мошонку.

— А, про Евлампия ты не запамятовал? — нежно спросила она, и как будто стараясь сделать мне больно, пару раз сдвинула кожу на роге. Я невольно охнул. Не от боли, а сладости. Еще малость и, лицезреет бог, не выдержу, брызну соком.

— Я увидел ее срам, густо поросший темными волосами. Посреди их показывалась длинноватая щель, уходящая под ее толстый зад. Девка здесь же прикрылась.

— Покажи, что там у тебя Андрюша, — медовым голосом пропела она, Фенька для тебя, нежели хочешь, тоже покажет.

— Фенька, это горничная моя?

— Да матушка-барыня, не вели казнить. Не по собственной я воле. А по вине девок бесстыдных. Умаслили меня, совратили, бесстыдницы — жалостливо заканючил я.

— Я же произнесла, за эти грехи, ответа передо мной держать не будешь. Далее то, что? Рассказывай быстрее. Не тяни.

— Отнял я руки, а девки ахнули и во все глаза, охально, уставились на мой срам.

— Он так же торчал, как на данный момент? — спросила она, шевеля моим рогом.

— Д-да, м-матушка. О-о-ох!

— Не вздыхай, не больно для тебя пока.

— Я не от того матушка-барыня вздыхаю.

— Вытерпи, сколько можешь и рассказывай все. А если, с тобой на данный момент случится что, я уж не взыщу. Продолжай.

— Глаза у их разгорелись и Палашка даже протянула к сраму руку. — Э нет, — произнес я, прикрывая его рукою. Меня не проведешь. Ишь, какие Вы хитрые. Я то, пред Вами нагой сижу, а Вы в рубашках. Не успел я сказать это, как Палашка сдернула через голову рубашку, представ предо мной в первозданном виде.

— Ах, бесстыдница! — воскрикнула барыня, крепче сжимая мой рог. — А хороша ли она Андрюша?

— Волшебство, как хороша, матушка-барыня! — от всей души ответил я. — Точно налитая. Тельная, грудастая. И сзади шибко сдобна. А за ней, по примеру ее, Фенька такоже заголилась. Она, естественно, не настолько полна, по сопоставлению с Палашкой, но в талии перехватиста и срамное место не настолько густо волосом поросши. Я убрал руки и девки схватились за меня. А я за их. Нереально удержаться, коль перед тобой раскорячась посиживают нагие девки. Они за меня… за него, а я за их.

— За что ты хватал их? — взволнованно дыша спросила барыня, тиская мой рог.

— За … груди барыня-матушка, да за … срамные места.

— А они тебя?

— Да барыня матушка.

— И что все-таки далее было?

— Палашка потянула меня … за него к для себя, а сама на спину…. Я и не сдержался. Прости матушка не знаю, как уж случилось, бес наверное попутал, а согрешил я с девками.

— Много ли раз согрешил с ними?

— Три барыня-матушка. Дважды с Палашкой, и один раз с Фенькой.

— Отлично ли, приятно ли для тебя было с ними?

— Ох, матушка, ничего не помню. Как вихрем схватило. Обеспамятовал сходу.

— Как Вы ложились? На травке то колко, наверное?

— Колко матушка. Да в это время, обо всем забываешь.

— Как они переносили тебя. У тебя ж вон какой большой … член, — произнесла она, тиская мой изнывающий в ее руке рог.

— Палашка то, ничего, отлично переносила. Просила даже, что б поглубже. А Фенька, та понежнее, стонала, как от боли, царапалась.

— Но, ей не больно было? По другому б не позволила для тебя?

Говоря это я так разгорячился, что мой член дернулся и изувер на пол и сжимающую руку барыни длинноватую струю семени. Видя, что я мучаюсь, она посодействовала мне, сделав несколько стремительных движений рукою, как будто выдаивая меня. Это и впрямь посодействовало. Я досуха опорожнился на пол, сделав на нем белоснежную лужицу.

Помогая мне, барыня взволнованно ахала, дышала и вообщем очень беспокоилась.

— Ты вот что, Андрюша, — произнесла она размякшим голосом. — Придешь ко мне вечерком в опочивальню и продолжишь собственный рассказ. — Я желаю выяснить все. А пока, я прикажу конюху тебя отвязать.

Снова сжав пальцами мой потерявший твердость срам, она вышла.

Зайдя в конюшню, Евлампий хмыкая и что-то …непонятно бормоча для себя под нос, отвязал меня.

— Подфартило для тебя юноша, — вдруг тихо произнес он. — Помяни мое слово, постельничим сейчас у нашей барыни будешь. Любит она слушать перед сном всякие занимательные байки. И хмыкнув, добавил, только смотри, держи язык за зубами, а то утратить можно… совместно с головой. Так что, соображай.

Как мне было велено, вечерком я явился в спальню барыни. Она возлежала поверх пухового одеяла, по грудь укрытая узким, легким покрывалом. На ней уже не было верхнего платьица и она возлежала в одной нижней рубашке.

— Я желаю услышать продолжение твоего рассказа. Я желаю, чтоб все было так же, как в конюшне. На козлы я тебя ложить не буду, привязывать тоже, а вот штаны свои сними, оставь на для себя только рубашку.

Стесняясь ее, я неудобно сбросил портки, в которые меня нарядили, после того, как взяли в услужение к барыне и я остался в недлинной рубашке, чуть прикрывающей срамное место. К немалому моему смущению, так же как и деньком, мой рог нескромно поднялся наверх бугром подымая рубашку. Барыня увидела это, но не стала серчать.

— Я приготовилась ко сну и лежу без одежки, потому не могу встать. Придется для тебя взобраться ко мне на кровать и поместиться рядом.

Смущенно пряча глаза я неудобно полез на широкую кровать, дивясь воздушности и мягкости ее пышноватой постели. На лебяжьем пухе все, чай. Не то что наши грубые подстилки из сена.

— Поближе иди. Ляг рядом. Мне не достать до тебя, — произнесла барыня, лицезрев, что я лег с края.

Я лег рядом с барыней очень смущенный и обеспокоенный, что мой торчащий рог нереально прикрыть маленьким подолом рубашки. Ее рука здесь же отыскала уже отлично знакомый сей предмет, прочно сжав его.

— Ты должен мне поведать, что ты делал с девками?

— Матушка-барыня, мне совестно гласить. У нас было все, что делают девки и мужчины, когда они совместно и желают друг дружку.

— Я не об этом, спрашиваю тебя. Меня, интересует не только лишь то, да и как ты свершал с ними грех.

— Как я покажу матушка, если ни Палашки ни Феньки тута нет?

— Не неудача. Я же рядом и тоже дама. Вот на мне и покажешь.

— Как можно матушка-барыня?! — Несказанно ужаснувшись ее слов, взмолился я. — Пощади Христа ради. — Как я на Вас могу показать то, нежели это срам и непотребство одно?! — Не думаю, что это так страшно. А любопытно. Скучновато тут. А твой рассказ, поможет мне скуку развеять. Ты кончил говорить на том, что схватились Вы друг за дружку. Любопытно мне выяснить, как это было, — произнесла она, продолжая держать меня за вздыбленный рог.

Ее прочно сжимающие его пальцы, то движущиеся по нему, то прочно пожимающие, дали мне смелости.

— Они так хватали тебя? — с придыханиями спросила барыня, стискивая мой срам. — Либо крепче? Вот так?

От ее пожатий, мои ноги невольно вздыбливало ввысь.

— Так матушка-барыня, ну и посильней. И выше. У самой вершинки.

— Вот так? Тут? — спросила она, передвигая руку к навершию рога и стискивая его.

— Ох! Да, м-матушка, так.

— А что все-таки ты в ответ делал? Как ты хватал их?

— За срам матушка.

— Где же? — с энтузиазмом спросила она. — В каком месте?

— Как я покажу матушка, если Палашки да Феньки нету рядом? — растерянно спросил я.

— А ты представь, что я это они. На мне и покажи. Так где ты хватал их? — Нетерпеливо повторила она.

Жутко робея, я осторожно показал на одеяло, на то его место, где под ним должно быть укрыто срамное место.

— Ты показываешь, на покрывало. А я прошу тебя показать, как ты хватал их. Сними его и покажи, что ты делал с ними.

Замирая от испуга, я стянул одеяло и увидел, что насаженая на барыне ночная рубашка настолько коротка, что не покрывает даже срамного места. Я впервые увидел нашу барыню нагой, и увидел, что она ничем не отличается от обыкновенной бабы.

— Так, за что и как ты их хватал? — настаивала она. — Демонстрируй. Не принуждай меня ожидать.

«Пропал я», — поразмыслил я, и решив, что все равно быть поротым, схватил барыню за срамные губки. Но, постарался сделать это деликатно.

— Что все-таки ты с ней делал далее? — взволнованно вздымая вылезающей из рубашки грудью, прерывающимся голосом вопрошала она.

— Была у меня до их матушка девка. Так обучила она меня, как в таких случаях нужно управляться. Нащупал я снутри него бугорочек и ну шевелить его…

— Что ж ты мне не показываешь, какой это бугорочек, — дрожащим голосом спросила барыня, конвульсивно сжимая рукою мой рог. — Мне охото это выяснить.

— Вот тут он матушка, — ответствовал я, осторожно всовывая палец в ее влажную щель. Вот и бугорочек.

— Что все-таки … позже … было?

— А позже матушка-барыня, начал я шевелить его и катать. Вот так.

— И… как длительно ты делал это? Покажи мне все, как было… ничего не упускай.

— Шевелил я его шевелил. Катал я его катал, — бурчал я, трогая бугорок барыни, ноги которой, начали все посильнее дергаться, да беспокоиться, — пока Палашка не свалилась на спину, да не раскинула предо мной нескромно ноги, так что сообразил я, чего она ожидает.

— Так чего же ожидала Палашка?

— Что б … покрыл я ее собою барыня.

— И как это было, покажи мне.

— Раскинула она означает ноги…

— Вот так? — спросила барыня, сгибая и раздвигая белые ноги.

— Похоже. И лег я на нее.

— Как, лег? Покажи мне.

Чувствуя, что и без того я очень далековато зашел, если трогал срам барыни, я лег на нее сверху и демонстрируя, что было далее, взял из ее руки собственный рог и поводив им по ее сраму, воткнул в влажную скважину. Хоть и была она влажной, да скользкой, все одно мой рог с огромным трудом опустился в нее, заставляя своим напором раздвигаться его пульсирующие стены. Под моим животиком мелко-мелко дрожал животик барыни, а сама она дышала горячо, точно была в горячке.

— Что все-таки ты делал далее, — угасающим шепотом спросила она, раскинув по сторонам руки.

— А далее, делал то, что обычно делает в таких случаях мужчина с бабой.

И я показал ей так, что когда возвратился на порочную землю, нашел что бледноватая влажная барыня, закрыв глаза, лежит подо мной, точно неживая. И мне со ужасу почудилось, что лежит она бездыханная. Меня окутал кошмар. Запорют насмерть, если случилось что с нею ужасающее!

Но, вот, она открыла глаза и шепнула: — «Это, естественно, очень страшно. И сколько ты раз так делал?»

— С Палашкой дважды матушка-барыня. Да, с Фенькой один раз.

— Отлично ли они себя, после чего ощущали?

— Палашка, после первого раза сначала уступила Феньке, а после второго раза была настолько слаба, что попросила меня полежать малость на ней, чтобы дать прийти ей в чувство. И повелела не вынимать.

— Так и на мне полежи не вынимая. Означает, понравилось ей то, что ты проделывал с ней?

— Понравилось, матушка-барыня. Еще как понравилось. Призналась, что наилучшего с ней до меня не бывало.

— Что ж, я согласна с ней. А она приглянулась для тебя?

— Очень приглянулась матушка-барыня.

— А я не ужаснее ли ее.

— Лучше! — чистосердечно ответствовал я. — Куда уж лучше, матушка- барыня. Лучше не бывает. Нет в ней того огня, что есть в Вас!

— Спасибо, на хорошем слове, Андрюша, — внезапно произнесла она.

— А не хочешь ли ты, почаще говорить мне о том, что Вы еще делали?

— О, матушка! Как я могу отрешиться от чести настолько величавой! У меня еще много есть о чем поведать Вам.

— Так не томи, продолжай, сказывай, — томно произнесла барыня, обширно раздвигая ноги.

17.03.2003