happy I am in love with my best friend

Категория: Традиционно

Эта близость – ее тяжело обрисовать словами. Она вся во взоре, с которым он глядит на меня, когда я просыпаюсь, она в той теплоте, которой сияет его лицо, когда я приношу ему кофе, либо делаю еще чего-нибудть из обряда ухаживания самки за самцом, когда он уже покорен. Чего-нибудть из обслуживания его быта)))))

Знал бы он, как мне это приятно делать, ведь даже не приходится думать об его ответных шагах. Они тут. Он уже делает что-то для меня, так как живет, так как обогащает свою жизнь, которая может стать нашей общей жизнью.

Сходу было понятно, что нас очень тянет друг к другу. Но меня никогда нельзя было именовать раскованной женщиной. И даже с ним, невзирая на всю близость, которую я чувствовала, я не была готова сделать последующий шаг. С другой стороны мне было тошно , что в наших с ним отношениях что-то будет припоминать несчастные девичьи манипулятивные ходы. Я придерживаюсь мысли, что если человека привязывает к для тебя только секс, дай ему его, и пусть резвее проявит свое настоящее отношение.

Да, никаких манипуляций. По этому, когда мы в очередной раз хохотали, щекотались, и одним глазом смотрели кинофильм, я решила не идти на поводу у принципов. Как роскошно, когда не приходится выбирать моментов для того, чтоб высказаться. Этот момент приходит сам собой. На долю секунды мы встречаемся очами, и он уже несет меня на руках в спальню. А я в это время говорю ему: «Малыш, я не могу, чтоб секс был так сразу».

— Я понимаю, — отвечает он. – Все будет только тогда, когда ты сможешь составить мне компанию на всех уровнях.

У меня сердечко останавливается от этих его слов. Черт возьми.

— Но ты знаешь, — продолжаю я, — можно не все, но кое-что. На кое-что я точно готова. – При всем этом хитро улыбаюсь.

Он положил меня на низкий диванчик и встал рядом на колени. Глядит сверху.

— Кое-что можно говоришь? И что все-таки это?

— Ну можно всякую прелюдию.

— Всякую?

— Ну, пока оставаясь в белье.

— Нет, слушай, пощади, — ухмылка. — Давай хотя бы исключительно в трусиках.

— Ну хорошо, давай так.

— А трусики можно сдви-и-инуть, — напевает он. Я хохочу. Что я могу ответить? Сказать, что я не желаю, было бы огромной ложью. Просто некие вещи из «приличного воспитания» ввинтились в сознание и не позволяют полностью услаждаться близостью, если до нее не проделан зигзагообразный путь.

— Еще можно массаж, либо подремать совместно. Знаешь, дневной сон, как в лагере? Ты никогда не грезил в этих одиноких долбаных лагерях, чтоб деньком на тихом часу обымать какую-нибудь Машу из 3 отряда, а не валятся одному?

— Нет, я не смотрел на всяких малявок. Все девчонки малявки. Если б мне тогда произнесли, что я вот итак вот буду стоять на коленях рядом с таковой малявкой, ростом метр шестьдесят два, я бы сломал ему нос.

— М-м, малявка мне нравится.

— Хорошо, давай исполним твою подростковую мечту, — гласит он, и стягивает свитер, сев на край дивана.

Я не могу остаться лежать на месте. Сразу начинаю жалеть, что не сама стянула с него одежку. Обнимаю его сзади, обхватив коленями ягодицы, обтянутые вельветом, а руками – вдохновляющее нагие плечи. Боже, какой он теплый.

— Еще одна такая проделка и не будет не то что сна, а случится грубое нарушение твоих человечьих прав. Я контролирую себя, только повторяя в уме, что ты не готова, но я способен сдерживаться, когда ты демонстрируешь оборотное.

Он гласит это, уже подмяв меня под себя. Как приятно осознавать, что мужик еле сдерживается, но дает для тебя возможность продвигаться в собственном темпе. И шутит при всем этом. Господи, спасибо для тебя за это чувство безопасности и полноты жизни!!!

Хорошо, хорошо, мы раздеваемся каждый в собственном углу. И залазим под одеяло. Поза ложек. Он берет мои волосы и кладет для себя на лицо. И я чувствую это. И желаю ощущать нескончаемо длительно. Это самое принципиально в мире чувство – знать, что твой мужик возбужден просто твоим присутствием. И не отказ, не возможность преодоления заводит его – как раз напротив: твое согласие принуждает его двигаться как можно медлительнее. Либо не двигаться совсем.

Он лаского перекладывает волосы на подушку и еще минутку разглаживает их там, чтоб они равномерным каштаново-рыжим ковром устилали поверхность. Начинает покусывать мою шейку.

Я чувствую, как мои икры прикасаются к шелковой поверхности его ног. Да, на их много волос. Это неистово ускоряет биение моего сердца. И здесь уровень чувств переваливает за допустимый максимум, и я начинаю испытывать ужас. Я будто бы сжимаюсь внутренне.

— Эй, малыш… — гласит он.

— Да, — у меня скрепит глас. Жутко.

— Это все, что нам пока необходимо. Больше ничего. — Пауза. – Ну, разве что с возможностью кусать твое ухо, — добавляет шуточным тоном.

Я поворачиваюсь к нему лицом и еле слышно шепчу:

— Пожалуйста, прости меня. Мне пока жутко. Пожалуйста.

— Эй, ты забыла, я же гласил для тебя про компанию в самом начале. Только когда на всех уровнях. И когда безрассудно захочется. А сейчас давай вспять к ложкам.

И я испытываю чувство вины, но переворачиваюсь к нему спиной. Он таковой теплый. И шепчет мне в ухо: «Малявка. Ты малявка, а я просто кайфую, когда рядом с тобой. Катастрофически просто».