Сказка о четырёх путниках (из ненапечатанного в 1001 ночи). Рассказ третий

Категория: Гомосексуалы

И он начал собственный рассказ:

«Я авторитетного происхождения из вилоята Дамаск. В моей жизни появились огромные затруднения. Семья возросла, и вышло так, что хозяйство обеднело, и я стал нуждаться в кусочке хлеба. Я смущался гласить о своём положении либо просить у кого-то помощи.

В один прекрасный момент друг мне произнес:

— Иди в вилоят к Науфальбекам, и расскажи о собственной жизни, и они посодействуют для тебя.

Я собрал свою семью, и отправился в Газни. Прибыв туда, я растерялся, потому что никогда ранее в Газни не бывал. Я был стопроцентно занят идеями о семье, как вдруг увидел на другой стороне улицы мечеть. Я обязан был отвести семью туда, я сам пошёл, в надежде раздобыть для их чего-нибудть съестное. Пришёл на рынок, но попросить ничего не мог. Расстроенный, я желал не солоно хлебавши, возвратиться к домочадцам, как вдруг увидел огромную массу на дороге. Может быть, поразмыслил я, они идут к кому-то в гости. Я пошёл за ними и дошёл до дворца, башнями упиравшегося в небо. Тут стояли четыре суфы, расписанные лазурью. На каждой из их было сооружено возвышение, и около 1-го из их в кресле посиживал шестнадцатилетний парень. Высокопоставленные лица, явившиеся сюда, заняли свои места. Выяснилось, что этого юношу после хутбы, проповеди имама, строят на трон. Слуги подавали ханам кумыс. Перед каждым ставили девять блюд с пищей, и одно блюдо с червонным золотом. Я лицезрел, как после окончания трапезы, люди прятали золотые блюда в одежки. Я делал то же. Все поднялись с мест и стали расходиться. Я последовал за ними и уже был в прихожей, как какой-то из них мне произнес:

— О шейх, не уходи!

Я ужаснулся и поразмыслил:

«Наверняка, желают отнять у меня золото».

Меня снова ввели во дворец. На четырёх возвышениях посиживали четыре человека и тот парень, в честь которого читали хутбу. Парень спросил меня:

— Ты похож на чужестранца. Откуда ты и как ты попал в этот город, сколько у тебя малышей?

Я поведал им о для себя и добавил, что прибыл в этот вилоят, рассчитывая на благородство и милосердие Науфальбеков, а семью пока устроил в такой-то мечети.

Ко мне подошел главный визирь и произнес:

— Подожди тут, у нас есть обычай. Восшедший на престол парень, должен провести ночь в одной комнате с семейным мужиком, любящим свои жен и имеющим малышей, и никогда ранее не предававшийся любви с юношами. Мужественность этого человека заходит в юношу с семенем, и парень становится мужиком. Но есть одно условие, мужик должен быть чужестранцем и никогда никому не должен говорить, что на его ложе лежал падишах. Если об этой тайне выяснит хоть одна дама, государству Науфальбеков придёт конец, а первым пострадаешь ты. Мы известим Науфальбеков, посоветуемся, а позже отошлём тебя к ним!

Визири удалились, а когда я собрались уходить, один из визирей возвратился, и повелел принести мне пряной и жирной еды и фруктов. Я малость поел, а вечерком мне произнесли:

— Пойдём с нами к молодому Науфальбеку!

В комнате в которую меня ввели были постелены дорогие ковры, неповторимые сладости, и напитки и благоуханные масла, приготовленные на эту ночь, ждали меня. Оглядевшись, я возлег на самом прекрасном ковре, как вдруг вошёл ставший этим днём падишахом, уже знакомый мне парень и нерешительно тормознул. Он был одет в обыденную домашнюю одежку, низкого роста, широкоплечий с ногами наездника, и волевым лицом человека, знающего стоимость жизни и погибели. Он произнес:

— Я — Яхъё Науфальбек.

— Проходи сюда, сынок, не страшись меня.

— Я терпеть не могу этот варварский обычай и вас!

— Я тоже до этой ночи никогда не предавался любви с юнцами!

Юноша сел напротив меня и пригубил вино. Его бездонные глаза на скуластом, мужественном лице, были очами юного оленя, попавшего в ловушку.

— В конце концов, то, что предопределено Всевышним, должно случиться, а моё бесчестье — плата за трон. Братья терпеть не могут меня, никто из их не согласился стать падишахом, за такую стоимость, за мужскую честь. Сейчас они завидуют мне. Скажите, вы — мусульманин?

— Да сынок. Для тебя подфартило. Я слышал, что троим твоим предшественникам, приходилось наслаждаться неправильными.

— Это правда.

Я налил ещё вина, мы выпили и преступили к делу, я как можно нежнее снял с парня халатик, и принялся развязывать пояс с его чресл.

— Я не позволю ни одной капле из вашего зебба попасть не по предназначению! Такая воля моих протцов.

— Ты этим значительно облегчишь мне задачку, друг.

Зебб грядущего Науфальбек-шаха встал и оказался умопомрачительной мощи. Я положил юношу лицом вниз, стопроцентно раздел, подложил под его зебб три подушечки и принялся разминать отверстие, через которое нужно было влить семя, большенными пальцами рук, поливая равнину меж 2-ух гор благоуханными маслами, в обилии разбросанными тут в необычных кувшинчиках. Когда три моих пальца без усилий просочились в горячее недро парня, я вылил целый кувшинчик масла на собственный зебб, хоть и уступавший по размерам зебу Яхъё, но осчастливленный волею судьбы пронзать девственного юношу. Мой детородный член и просочился в юношу поначалу только одним наконечником, зебб грядущего падишаха возбуждался, тёрся о подушки, и из него вышла капелька семени. Я голубил достоинство парня левой рукою, чтоб деяния моего зебба снутри него не были так болезненны, и ввёл собственный зебб уже наполовину, но юноша, не глядя на мою сдержанность, всё равно стонал и рычал. За дверьми стояли визири и пристально слушали, что происходит в комнате. Ровно семь раз за ночь я узнал юношу сзади, при всем этом он сам извергся трижды. Во время моих передышек Яхъё брал мой клинок в рот, чтоб ни одна капелька семени, ни пропала напрасно. Я же в это время брал в руки и массировал коня Яхъё. Умопомрачительной длины и толщины был зрелый орган юноши. Я никогда ранее не лицезрел такового сильного орудия любви. Если его взять за основание в кулак одной руки, позже перехватить 2-ой рукою, а оставшуюся часть зебба взять в кулак рукою, державшейся за основание, то мощнейший наконечник всё равно остается на свободе, при всем этом у основания и посреди ствола, длины ладошки не хватало, чтоб обхватить это большой зебб! Я отдал приказ ему встать и зажёг все осветительные приборы, чтоб лучше разглядеть красоту юноши. Приземистый, широкоплечий, с ногами настоящего наездника, покрытый густой шерстью и со своим арабским скакуном в придачу, юноша был неотразим в собственной мужественности. Аллах так же не отказал парню в прелестной осанке, твёрдом и миролюбивом нраве, и чудесном лике. Брови Яхъё срастались над переносицей, реснички были подобны ресничкам юного верблюжонка, рот обрамляли очень мелкие, но упругие губки, наг губой, красовались осторожные усики. Я брал его зебб за основание и водил ладонью по всей длине, размазывая драгоценный нард по мужскому достоинству парня. От моих прикосновений, бездонные глаза Яхъё источали загадочный свет. Позже, насладив собственный взгляд его красотой и мужественностью, я ставил его на колени, что бы он мог свободно брать в рот мой зебб, а позднее Яхъё становился ещё и на локти, чтоб я безболезненно пронзал его, позже он опять ложился животиком на подушечки. Трижды я излил в рот этого парня. К рассвету мы привыкли друг к другу, так, что Яхъё закончил злиться на меня. Я же испытал необычное чувство ублажения, лёжа …на нём и прижимая его мужественные сильные колющиеся ноги к подушкам. Подо мной лежал не изнеженный мальчишка, а властолюбивый юный мужик. Это приводило меня опять в возбуждённое состояние, и мой зебб опять был готов к бою.

С первыми лучами рассвета, меня вывели из комнаты маликзаде, он с благодарностью поцеловал мне руку и мы расстались.

Меня вывезли на колеснице в пустыню, и я начал уже бояться за свою жизнь, как вдруг впереди нас проявились очертания замка.

Когда мы добрались до него, мне произнесли:

— Вот замок, подаренный для тебя твоим воспитанником. Иди туда, там о для тебя позаботятся.

Я вошёл в замок, как будто в рай. Пол настлан разноцветным мрамором, висят белые занавеси, суфы покрыты шелковыми коврами! Я был поражён таким богатством, и ступал очень осторожно. Дойдя до середины замка, я увидел собственных малышей. Я длительно тёр глаза, думая, что сплю, «явь это либо сон»? В это время подошёл ко мне главный визирь, с которым я говорил ранее, и произнес:

— Этот замок, и всё добро, которое в нём есть — твои. Я Раушан Науфальбек, мы Науфальбеки, имеем обычай, возводя на трон кого-то, исполнять желания достойных людей. Ты пришёл к нам, и мы решили посодействовать для тебя. Рабы, служанки, золото и всё остальное, что для тебя пригодится, доставят для тебя наши доверенные люди!

Семь лет я услаждался жизнью, как в раю. Но моя супруга всё это время истязала меня вопросами, откуда пришло это достояние?

И в один прекрасный момент, я позволил расцвести внутри себя сатанинскому характеру и задал для себя вопрос: есть ли кто знатнее меня и почему я должен хранить тайну падишаха? Сам падишах отдался мне на целую ночь и услаждал меня своими ласками, я вонзал в него собственный могучий зебб! Я произнес собственной супруге настоящую стоимость нашего благосостояния.

За гордыню Аллах разгневался на нас. Величавый Шимун Латифий разрушил крепости Науфальбеков и разорил их род, дом мой опустел и я снова стал нищим. Моя супруга и малыши отказались от меня. Жизнь моя перевоплотился в сплошные невзгоды. Всеми покинутый, я скитаюсь по миру, таково моё прошедшее. Поучение этого рассказа: Высокомерие, себялюбие и женское любопытство приносят несчастье».

Тем временем звёзды померкли, и теплая утренняя заря окрасила восток. Юные люди обратились к старику:

— Расскажи и ты!

— У меня нет, и не было «таких» приключений, ответил старик.

— Если для тебя нечего поведать, то взгромозди каждого из нас на спину и отнеси к замку, как мы условились.

Бедолага старик, задумался, но делать было нечего. Почёсывая затылок, с трудом, падая и вставая, по одному перетащил он юных людей.

А замок этот оказался падишахским дворцом.

Продолжение следует…